Рифмуется с радостью. Размышления о старости. Игумения Феофила(Лепешинская). Издательство Тираж-51, 2013 г, 351 стр. Переплет твердый. Бумага офсетная. Размер 210х150 мм. Вес: 387 гр.

Рифмуется с радостью. Размышления о старости. Игумения Феофила (Лепешинская)

Новая книга игумений Феофилы (Лепешинской), автора таких известных книг, как «Дерзай, дщерь!» и «Плач третьей птицы», посвящена размышлениям о старости и проблемах и тревогах, сопровождающих эту пору жизни.

  Впервые в печать выходит книга, в которой автор так подробно рассматривает тему старости с точки зрения православного христианина и члена Церкви. По мнению автора, старость предусмотрена Создателем, значит, она не может быть просто тягостным придатком предыдущей жизни, но имеет свою цель, свое значение и уж тем более, не должна обернуться пыткой, злом, мукой для человека.

Книга обращена к широкому кругу читателей любого возраста, ведь страх перед старостью свойственен всем людям, потому что за ней следует смерть. Больше же смерти любого человека пугает перспектива потери сил, беспомощности, угроза стать обузой для окружающих. Книга предлагает читателю взглянуть на проблему с христианской точки зрения, чтобы прийти к правильному осознанию этого периода жизни, который ждет почти каждого, и достойно принять волю Божию о себе и своих близких.

Содержание

Вместо предисловия. Увещание монахине Серафиме

Хорошо ли умереть молодым

Болезнь или закономерность?

Старость - возмездие?

Традиции и тенденции

Пенсия: право или милость?

Копить на старость

Простите меня, я жалею старушек

Никогда не сдавайся!

Эх ты, недотепа

Tempora mutantur

О пользе чтения мемуаров

Бессознательное не стареет

Поезда с гусями

Умному всё полезно

У старости есть собственная доблесть

Побеждается естества чин

Да здравствует свобода!

«Вот скоро настанет мой праздник»

Врата вечности

P. S. Святитель Григорий Богослов Увещательная песнь

Литература

Легкой жизни я просил у Бога:

Посмотри, как мрачно все кругом.

Бог ответил: подожди немного,

Ты меня попросишь о другом.

Вот уже кончается дорога,

С каждым годом тоньше жизни нить -

Легкой жизни я просил у Бога,

Легкой смерти надо бы просить

 

Вместо предисловия-в сокращении

 Увещание монахине Серафиме

Моя дорогая!

Когда мы касаемся этой темы, я изо всех сил стараюсь выступать адвокатом старости; как ты, очевидно, поняла, пытаюсь ободрить не только тебя, но и себя, сосредоточиться на хорошем и постараться не трусить: «боящийся несовершен в любви»[1] к Богу: старость включена в проект Создателя, значит, она не может быть просто тягостным придатком предыдущей жизни, но имеет свою цель, свое значение и уж тем более не должна обернуться пыткой, злом, мукой для человека.  

Страх перед старостью свойствен всем людям, во-первых, потому что за ней следует смерть. Пуще же смерти пугает перспектива потери сил, беспомощности, угроза стать обузой для окружающих. Собственно, все совершают одну и ту же ошибку, судя о будущем с позиций сегодняшнего дня: думают, что физические возможности иссякнут, а желания  останутся те же, что прежде. Однако, согласись, в 60 лет юношеские подвиги не только не привлекают, но и в голову не вступают; нас давно оставили помыслы, скажем, сплавать за буйки в море, встретить рассвет в день рождения, работать на огороде шестнадцать часов кряду, пройти лесом двадцать километров, гонять с бешеной скоростью, сама за рулем, в автомобиле. А вспомнить детские мечтания: двести раз пропрыгать со скакалкой, выиграть турнир в классики, обогнать Вовку на велосипеде… слава Богу, фантазии наши корректируются в соответствии с возрастом.

Далее, отдадим себе отчет: грядущее скрыто от нас, как, впрочем, и завтрашний день; опасения наши химерические, игра воображения. Мы примеряем к себе чужие болезни в силу дурной привычки: минуя настоящее, находиться в прошлом или будущем: вдруг со мной случится инфаркт, как с Верой П.? Или рак, как с Галиной А.? Потом вспоминается соседка Люба, пораженная артритом, который годами прогрессировал, полностью обездвижил ее и довел до могилы;  потом предсмертное состояние мамы, ничего не понимавшей, никого не узнававшей; тогда впадаешь в страшное беспокойство: мы с ней одной крови, гены, наследственность, кошмар! Трагизм продолжает нарастать, и забываешь вовремя спохватиться: тут действует враг, ему куда как наруку зацепить наш разум и держать в когтях, мучая бесплодными тревогами, лишая покоя, радости и доверия Творцу.

Казалось бы, ну старость, глупо ее бояться, ведь страшатся таинственного, загадочного; мы же постоянно, много лет видим перед собой различные ее варианты и, надеюсь, делаем полезные выводы. Например, удивляет мать К, она близка к 90, но к концу, похоже, вовсе не стремится, не готовится: давно отказавшись от всякой деятельности для монастыря, тщательно следит за здоровьем, горстями принимает лекарства, подолгу спит, выходит только в храм, еду носят в келью, но гуляет, когда позволяет погода, дышит свежим воздухом, время от времени просится в больницу, где ее взбадривают капельницами и инъекциями. А вот мать Макария даже в середине девятого десятка, хотя хвори одолевали, ноги отказывали, сердце еле билось, все-таки старалась держаться по-монашески, приносить пользу, читала неусыпаемую псалтирь, даже ночью, часто плакала о грехах и просила прощения за свою слабость и бесполезность.

 Помнишь мать Елену: совсем обычная симпатичная старушка, именем Елизавета, она прожила тяжелейшую жизнь: в конце войны, всё продав, отправилась в чужой город, где муж лечился после ранения, выходила его, поставила на ноги, а он ушел к другой; всю душу вкладывала в детей, а они выросли безбожниками и сластолюбцами, единственный внук обретался большей частью в тюрьме; словом, утешение она находила только в храме, в молитве, помнишь, как стояла на службе, слегка наклонившись вперед, не шелохнувшись, вся внимание. Она больше всех заботилась о нас, городских кулёмах, мало способных к физическому труду, искала чем помочь, по осени созывала деревенских копать нашу картошку; недели за две  до смерти перебралась в монастырь, ее постригли, сияла восторгом и благодарностью, скончалась тихо, кротко, Господь избавил от мучений, хотя болезнь, рак брюшины, располагала к болям и мы вызывали врача, готовились добывать обезболивающие наркотики.

Помнишь мать Нину; она давно, в советское время, получила от приходского священника-монаха постриг, жила рядом с храмом, но в монастырь не пошла, вела свое хозяйство; женщина ндравная, угрюмая, темперамента флегматического, с суровым характером, любила, казалось, одну лишь такую же своенравную громадную корову Жданку. Однажды вышла во двор за дровами и упала у поленницы: удар, паралич, лежала две недели, теперь уж на полном нашем попечении; каялась молча, кивала и роняла слезы, завещала небольшие скопленные деньги на ремонт купола и тихо, кротко отошла. А помнишь, как хоронили? Гроб, припасенный ею задолго, хорошо просох, его легко несли сами сестры, проводы получились лучше не бывает. Тогда мы пять гробов на всякий случай закупили и положили на чердаке.

А мать Маргарита, которую мы месяцем раньше забрали от ее сестры и привезли в обитель; она хворала, поэтому не имела сил собраться, только икону любимую сняла со стены, «Всех скорбящих Радость»[2]; в монастыре ее одели в форму, и, будучи женщиной, она от этой святой красоты поправилась, стояла все службы. Однажды после ужина подошла в свой черед к священнику под благословение и вдруг стала оседать, падать; успели подхватить, посадили на стул и так отнесли в келью; доктора отвергла, болела те же две недели и скончалась –  в день памяти иконы «Всех скорбящих Радость».

Ну и Татьяна Л., справочник по истории прихода, кладезь юмора, оптимизма и христианской радости; деревенская, никуда дальше областного центра не выезжала, всю жизнь работала в колхозе: дояркой, телятницей. Верующая с детства, она всегда жила со Христом и смерти нисколько не боялась, наоборот, просила благословения помереть, устала, всего один год оставался до 90. Великим Постом в воскресенье приложилась ко всем иконам, причастилась, а на рассвете вторника тихо вышла из дома, никто не услышал, присела на крыльцо и отдала Богу душу.

Последняя наша утрата – мать Афанасия, не дожившая до 60; заболела еще в миру, страдала долго и тяжко, кротко терпела, каялась и благодарила тех, кто помогал ей, считала великой милостью, что Господь сподобил прожить в обители целых восемь лет, за которые она многое постигла и всему научилась; как достойно и красиво несла она монастырские послушания! Утешить в разлуке может только надежда на встречу там, в будущей жизни, но как заменить ее здесь, единственную и неповторимую?    

Ты привыкла быть полезной, тебе больно и помыслить, что когда-нибудь придется обременять кого-то своей недужностью, ожидать, да еще может и просить чужой помощи, короче, потерять независимость; это унизительно. Замечаешь, слова эти – «независимость», «унизительно» – не нашего, не православного лексикона? Расслабленного друзья не только тащили, крышу разобрали, чтоб  донести до Христа! Получили они свою часть у Бога, как думаешь? Так ли уж прочна грань между тем, кому помогают и тем, кто помогает?

  Молодые всё время чего-то ждут: праздника, подарка, весны, а старенькие все подарки уже получили, напраздновались, им теперь все времена года нравятся и каждый день в радость. Вообще-то «в монахе, каких бы лет он ни был, постоянно встречается и старец, и юноша; он похоронами всего личного возвратился к юности» – заметил, ты не поверишь, Герцен. Вот юными бы и войти в новую жизнь, ведь не умирать же в самом деле готовимся! А собираться потихоньку надо, в разуме и спокойствии, в любви и надежде.

Священное Писание недвусмысленно считает долголетие воздаянием за добродетель[7]; с возрастом обостряется восприятие жизни как драгоценного дара  Божия; за всякий дар надо благодарить, всякий дар нужно с ответственностью хранить и приумножать, радуясь предоставленной возможности в чем-то еще покаяться, что-то еще увидеть, понять и исправить. Недаром замечательный самобытный старец Феофан Новоезерский, оставивший яркие, живые воспоминания, признаваясь в «греховной горести» юных лет, среди великий благодеяний считал терпение Создателя, Который даровал ему время, довольное для покаяния, спасал «в смертных случаях»,  и сохранил «до старости и престарения».